Поиск предков и родственников. История Грузии, история родов...

 Около Сачхере где я гостил у князей Церетели, находится много родовых поместий именитых грузинских князей и дворян. Там же прекрасное старое имениe князя Акакия Церетели, известного грузинского поэта, переводы которого печатались в шестидесятых и семидесятых годах в наших ежемесячниках. Грузины замечательно относится к своим писателям и поэтам. Нигде, кажется, в целом мире поэт, воспевающий родину, не окружен таким ореолом величия, как именно в Грузии. Обожание родины переносится и на ее певца. И надо сказать, что эта прекрасная родина вдохновляла своих избранников действительно к высокому и вдумчивому твор­честву...

 В грузинской литературе есть свои весьма крупные величины. Каждый приезжий, желающий быть джентльменом, должен, при удобном случай, посетить их любимого поэта. Князья Церетели однажды устроили про­гулку к их однофамильцу поэту князю Акакию. Это была чрезвычайно приятная прогулка. Мы шли по тропинкам—то в гору, то под гору, мимо нескончаемых виноградников, огороженных низким, неуклюжим плетнем, мимо фруктовых садов и водяных мельниц. Вся милая и уютная Грузия развертывалась перед нами с ее закулисной хозяйственной стороны. Вот мы переправляемся по камушкам через какую-то быстро несущуюся реку, в которой, стоя по колена в воде, рыболовы собирают раскинутые сети. Диву даешься: в ноябре такая картина! Теплый день клонился к вечеру, от всей обстановки веяло тихой идиллией. Солнце собиралось зайти, длинные тени тянулись по дороге.

 Когда мы приблизились к сельцу, где жил поэт, были coвсем уже сумерки. Поэт — пожилой, привет­ливый человек лет шестидесяти, с величественной, тучной фигурой, встретил нас у входа в свои владения. Он имел несколько суровый видь, но замечательно симпатично улыбался. Все грузины приветливы и гостеприимны, а грузинская аристократия в особенности. Почтенный поэт попросил нас к себе. Мы вошли в прекрасный запущенный фруктовый сад, ко­торый поразил меня своим видом после снегов севера. Здесь были громадные деревья айвы и каштанов, зелень которых широким зонтом свешивалась над землею. Местами была почти непроницаемая чаща. Гру­ши, яблони, миндаль смешивались в одну пеструю кучу. Деревья стояли еще в своем зеленом уборе, хотя уже много пожелтевших листьев тонким слоем покрыли землю...

— Вы постоянно живете в этом уголке земного рая? — спросил я поэта. 

— К сожалению, нет, — отвечал он...— зиму не­редко провожу в Петербурге. Сюда заглядываю време­нами, больше осенью.

 Я любовался старым дедовским гнездом поэта, выхоленным руками предков. Его помещичий дом стоял на крутом живописном холме, с которого в минуту нашего посещения открывался волшебный вид на стоявшие в лунном свете остроконечные соседней горы. Дом поэта был замечательный внутри - со старомодной ценною мебелью, громадными столами, мягкими кавказ­скими тахтами и оттоманками, поместительными потай­ными шкафами в стенах, каминами из великолепных старинных изразцов. Ничего подобного не встретишь теперь.

 Солидно, хорошо, уютно. Казалось, вся обстановка даже не тронута, не передвинута здесь с дедовских времен. Внутренность дома напоминала старые помещичьи углы нашей Великороссий.

 Мы вышли из комнат на большую террасу с колон­нами.

 Разговор вертелся на деревенских делах. Тяжелый для Кавказа год нанес большой удар сельскохозяйственному благополучно края.

— Трудно нынче, — так приблизительно говорил наш любезный хозяин, — всё жалуются... народ но старой привычке приходит ко мне со своими делами и нуждами, спрашивают совета, как быть. Все, знаете, здесь по старинке... Патриархальная сторонка. Спор ли какой затеют, — сейчас идут к помещику: удовлетвори и помири. Всем сколько можешь помогаешь — словом и советом.

 Над нами давно уже сияла нежная, задумчивая, теп­лая и черная ночь Закавказья. Легко дышалось, мягкий воздух с какой-то ласкою проникал в легкие... Но невеселые думы приходили на ум. Не хотелось верить, что и этот уютный патриархальный рай земной разъедают те же недуги, что и нашу далекую, утопающую в снегах северную деревню... Не хотелось верить, что и раю земному приходят конец. Картинные леса пойдут на сруб, живописные ручья иссякнут, облысеют эти горы, и в уютных дедовских углах, полных еще тишины и былого благородства, водворится полновласт­ный господин нынешней деревни, кулак-мироед, оди­наково популярный и на севере, и на юге.

 Ноябрь 1895

Николай Николаевич Рейхельт (псевдонимы Лендер и Путник. 1864 — не ранее 1924) — журналист и писатель.