Константин Мамацев | Генерал-Лейтенант Константин Мамацашвили

Мы не будем писать его биографии. В этот знаменательный день его жизни мы только напомним важнейшие эпизоды его долгой боевой кавказской службы. — эпизоды, полные интереса по тем историческим, событиям, которых он был свидетелем.

Константин Христофорович родился в 1818 году и хорошо помнить времена Ермолова, совпавшие с годами его детского возраста; потом он был отвезен в Петербурге в Павловский кадетский корпус и выпущен в офицеры в 1837 году - в год, памятный Кавказу посещением императора Николая Павловича. Молодой Мамацашвили и начал свою первую службу именно в батареях Кавказской гренадерской артиллерийской бригады, которая на смотру Государя заслужила его особое благоволение.

Прикомандированный, по выпуске из корпуса, к образцовой батарей для узнания службы, Константин Христофорович прибыл в Тифлис только 20-го декабря,
следовательно, спустя два месяца по отъезде Государя: но впечатления, оставленный этим событием, были еще так свежий в памяти грузинского народа, что передавали им в бесконечных рассказах и мельчайших подробностях. Не мало интересных эпизодов из этого времени помнит и Константин Христофорович. По его рассказам, многие грузинские князья приезжали в Тифлис за сотни верст и привозили малолетних сыновей, чтобы показать им Царя и сделать их участниками великого народного праздника. И нет сомнения, что пережитые минуты неизгладимо врезывались в детские сердца и были тем евангельским семенем, которое падало на добрую землю и плод приносило сторицею. Помнит он из живых рассказов очевидцев и развод 9-го октября на Мадатовской площади (ныне нижний Александровский сад), где совершился грозный суд под князем Дадиани, и блестящий бал, данный грузинским дворянством, на котором император явился во всем величии царственной своей красоты, был весел и танцевал первый полонез с известною красавицей княжной Мартой Солаговой, вышедшей впоследствии замуж за князя Александра Эристова, а второй с женою городского головы Сараджева.

Передавались рассказы и о том ужасе, который охватил все население Тифлиса при вести о катастрофе; случившейся с Государем на Верийском спуске; и о том, как народ по целим дням толпился над страшным обрывом и служила молебен, - что, кажется, и было поводом к постановке на этом месте памятника, именно в виде креста, с молитвенною на нем надписью.

Первые два года своей кавказской службы Константин Христофорович провел в Джелал-Оглы, где стояли батареи Кавказской гренадерской бригады, следовательно, вдали от военных действий, и потому не мог принимать участие ни в знаменитом Ахульгинском штурме, ни в усмирении Кубинской провинции, ни в больших экспедициях Головина, производившихся на берегах Самура и в Южном Дагестане. Даже на лезгинской линии военных дел не било. Только в начале 1840 года молодой Мамацев, тогда уже подпоручик, командирован был из Грузии, в составь сводной горной батареи капитана Варапаева, в чеченский отряд генерала Галафеева, собиравшийся в Грозной. Это было время, полное для нас роковых событий. Вся черноморская линия была разорена черкесами, и ее приходилось устраивать сызнова. На Кубани шла горячая борьба за обладаниe Лабою. Чечня от нас отложилась, и весь край, от Сунжи до Черных гор и Андийского Койсу, подчинился железной воле Шамиля, принявшего впервые титул имама Чечни и Дагестана. Берега Терека, открытые после бегства мирных чеченцев, Кумыкская плоскость, равнины Шамхальства - все подвержено было равной опасности, и сообщения стали возможны только под охраною больших конвоев. Отряд Галафеева и имел назначениe водворить спокойствие в восточной половине Кавказа.

Поход этот, помимо военных событии, остался в памяти Константина Христофоровича по близкому знакомству его с М.Ю. Лермонтовым, который служил тогда в Тенгинском полку, но командовал в отряде особою охотничьего командою, составленной из казаков и татар, самых отчаянных головорезов. Лермонтов, сближавшийся с людьми весьма осторожно, скоро сошелся с молодым Мамацевым и полюбил дружную и скромную семью артиллеристов.

Я хорошо помню Лермонтова, — рассказывает Константин Христофорович, - и как сейчас вижу его перед собою, то и красной канаусовой рубашке, то в офицерском сюртуке без эполет, с откинутым назад воротником и переброшенною через плечо черкесскою шашкой, как обыкновенно рисуют его на портретах. Он был среднего роста, с смуглым или загорелым лицом и большими карими глазами. Натуру его постичь было трудно. В кругу своих товарищей, гвардейских офицеров, участвовавших вместе с ним в экспедиции, он был всегда весел, любил острить, но его остроты часто переходили в меткие и злые сарказмы, не доставлявшие особого удовольствие тем, на кого были направлены. Когда он оставался один или с людьми, которых любил, он становился задумчив, и тогда лицо его принимало необыкновенно выразительное, серьезное и даже грустное выражение; но стоило появиться хотя одному гвардейцу, как он тотчас-же возвращался к своей банальной веселости, точно стараясь выдвинуть вперед одну пустоту светской петербургской жизни, которую оп презирал глубоко. В эти минуты трудно было узнать, что происходило в тайниках его великой души. Оп имел склонность и к музыке, и к живописи, но рисовал одни карикатуры, и если чем интересовался - так это шахматною игрою, которой предавался с увлечением. Он искал, однако, сильных игроков, и в палатке Мамацева часто устраивались состязания между ним и молодым артиллерийским поручиком Москалевым (в 1855 г. Москалев в чине полковника командовал Кавказской гренадерской артиллерийской бригады и убит под Карсом). Последний был, действительно, отличный игрок, но ему только в редких случаях удавалось выиграть партию у Лермонтова. Как замечательный поэт, Лермонтов давно оценил по достоинству, но как об офицере о нем и до сих пор идут бесконечные споры. Константин Христофорович полагает, впрочем, что Лермонтов никогда бы не сделал на этом попреще блистательной карьеры, - для этого у него не доставало терпения и выдержки. Он был отчаянно храбр, удивлял своею удалью даже старых кавказских джигитов, но это не было его призванием, и военный мундир он носил только потому, что тогда вся молодежь лучших фамилий служила в гвардии. Даже в этом походе он никогда не подчинялся никакому режиму, и его команда, как блуждающая комета, бродила всюду, появлялась там, где ей вздумается; в бою она искала самых опасных мест, - и, как увидим, находила их чаще всего у орудий Мамацева.

Чеченский поход начался 1-го мая движением в Аух и Салатавию, потом войска через Кумыкскую плоскость прошли на правый берег Сунжи и, наконец, перенесли военные действия в Малую Чечню, где встречи с неприятелем сделались чаще и битвы упорнее и кровопролитнее.

Первое горячее дело, в котором пришлось участвовать Мамацеву и которое составило ему репутацию лихого артиллерийского офицера, произошло 11-го июля, когда войска проходили дремучий Гойтинский лес. Мамацашвили с четырьмя орудиями оставлен был в арьергарде и в течете нескольких часов один отбивал картечным огнем бешенные натиски чеченцев. Это было торжество хладнокровия и ледяного мужества над дикою, незнающею препон, но безрассудною отвагою горцев. Под охраной этих орудий войска вышли, наконец, из леса на небольшую поляну, и здесь-то на берегах Велерика, грянул бой, составляющей своего рода кровавую эпопею нашей Кавказской войны. Кто не знает прекрасного произведения Лермонтова, озаглавленная им „Валерик" и навеянного именно этим кровавым побоищем.

Выйдя из леса и увидев огромный завал, Мамацев с своими орудиями быстро обогнул его с фланга и принялся засыпать гранатами. Возле него не было никакого прикрытия. Оглядевшись, он увидел, однако, Лермонтова, который, заметив опасное положениe артиллерии, подоспел к нему с своими охотниками. Но едва начался штурм, как он уже бросил орудия и верхом на 6елом коне, ринувшись вперед, исчез за завалами. Этот момент хорошо врезался в память Константина Христофоровича. После двухчасовой страшной резни грудь с грудью неприятель бежал. Мамацев преследовал его со своими орудиями - и, увлекшись стрельбой, поздно заметил засаду, устроенную в высокой кукурузе. Один миг раздумья, - и из наших лихих артиллеристов ни один не ушел бы живым. Их спасло присутствие духа Мамацашвили: оп быстро приказал зарядить все четыре орудия картечью и выстрелил нападающи таким огнем, что они разорялись, оставив кукурузное поле буквально заваленное своими трупами. С этих пор имя Мамацева приобрело в отряде широкую популярность.

До глубокой осени оставались войска в Чечне, изо дня в день сражаясь с чеченцами, но нигде не
было такого жаркого боя, как 27-го октября в Автуринских лесах, когда войскам пришлось проходить по узкой лесной тропе под адским перекрестным огнем неприятеля; пули леталии со всех сторон, потери наши росли с каждым шагом, и порядок невольно расстраивался. Последний арьергардный батальон, при котором находились орудия Мамацева, слишком поспешно вышел из леса, и артиллерия осталась без прикрытия. Чеченцы разом изрубили боковую цепь и кинулись на пушки. В этот миг Мамацев увидел возле себя Лермонтова, который точно из земли вырос с своею командой. И как он был хорош в красной шелковой рубашке с косым расстегнутым воротом; рука сжимала рукоять кинжала. И он, и его охотники, как тигры, сторожили момент чтобы кинуться на горцев, если б они добрались до орудий. Но этого не случилось. Мамацев подпустил непpиятеля почти в упор и ударил картечью. Чеченцы отхлынули, но тотчас собрались вновь, — и начался бой, не поддающийся никакому описанию. Чеченцы через груды тел ломились на пушки; пушки, не умолкая, гремели картечью и валили тела на тела. Артиллеристы превзошли в этот день все, что можно было от них требовать; они уже не банили орудий — для этого у них не доставало времени, и только посылали заряд за зарядом. Наконец, эту страшную канонаду услыхали в отряде, и высланная помощь дала возможность орудиям выйти из леса. Константин Христофорович представлен был за это дело к высшей военной награде — к ордену св. Георгия 4 степени, но дума нашла, что подвиг его не подходить под орденский статут только потому, что у неприятеля не было артиллерии. Георгиевский крест Константин Хрнстофорович получил уже спустя 14 лет, за Чолок.

Не менее жаркий бой повторился 4-го ноября и в Алдинском лесу, где колонна лабинцев дралась в течете восьми с половиною часов в узком лесном дефиле. Только уже по выходе из леса попалась, наконец, небольшая площадка, на которой Мамацев поставила четыре орудия и принялся обстреливать дорогу, чтоб облегчить отступление арьергарду. Вся тяжесть боя легла на нашу артиллерию. К счастью, скоро показалась другая колонна, спешившая на помощь к нам с левого берега Сунжи. Раньше всех явился к орудиям Мамацашвили Лермонтов с своею командой, но помощь его оказалась излишнею: чеченцы прекратили преследование.

«Здесь, 4-го ноября, - говорить Константин Христофорович, - было мое последнее свидание с поэтом. После экспедиции он уехал в отпуск в Петербург, а на следующий год мы с невыразимою скорбью узнали о трагической смерти его в Пятигорске».

Так славно начал свое боевое поприще Мамацев. Все оставшейся в живых канониры его четырех орудий были награждены георгиевскими крестами, а сам он, несмотря на крайнюю молодость (ему шел только двадцать второй год) получил два чина - поручика и штабс-капитана, - пример редкий, в особенности в артиллерий.

Затем, из дальнейшей службы его выдаются два эпизода, это - известная всем кровавая экспедиция Граббе в Ичкеринский лес, в - 42 году, и разгром Анкратля, в 45-м, - отрядом генерала Шварца со стороны лезгинской кордонной линии. Последняя экспедиция памятна одним необычайным штурмом, который и поныне живет в преданиях и песнях горских народов. Это было на границе Анцуха, 31 июля 1845 года. Перед нашими войсками вставала высокая заоблачная гора, на которой утесы образовывали целый ряд террас, напоминавших лестницу, ведущую на самое небо. Она так и называлась Гек-Нардивани, - в переводе: „Небесная лестница". Густые облака, заволакивавшие вершину горы, не позволяли видеть, где она кончается, но на каждой из ее террас, сквозь серую дымку тумана, виднелись завали и в них огромные толпы народа. Каменная тропа, по которой можно было взбираться с уступа на уступ, вела по пятидесятиградусному отвесу и была испещрена как будто искусственно-вырубленными ступенями. На штурм назначен был пеший грузинский полк князя Спиридона Чавчавадзе (бывшая грузинская дружина) и два спешенные эскадрона нижегородцев. Мамацев, командовавший в отряде артиллерией, поставил 12 горных орудий у самой подошвы горы, и под прикрытием их учащеннего огня войска двинуты были на приступ. По мере того, как терраса за террасой и завал за завалом переходили в наши руки, горная артиллерия всползала все выше и выше, лепясь кое-как на уступах, и ее гранаты целым роем продолжали нестись через головы штурмующих и, падая в завалы, поражали своими осколками защитников. Непрерывный грохот орудия, видимо, колебал мужество лезгин, - и, когда грянуло последнее „ура", - на вершине Гек-Нардивани не оказалось уже ни одного лезгина. Только при такой самоотверженной помощи артиллерии, выдержавшей изумительную борьбу с самой природой, князь Чавчавадзе и мог совершить свой выдающийся из ряда подвиг. Заслуга Мамацева оценена была по достоинству, и он опять получил две награды (в этом деле ранен был картечью Ахверды-Maгома, один из лучших наибов Шамиля. В последствии узнали, что этот выстрел направлен был из орудии Мамацева). - чин капитана и орден св. Владимира 4 степени с бантом. Прошел год, и Мамацев, 28-ми лет от роду, назначен был уже командиром 1-й легкой батареи Кавказской гренадерской артиллерийской бригады. Это был для него период отдыха от беспрерывных военных походов. Но как только, с назначением князя Барятинского начальником левого фланга, в Чечне начались энергические военные действия, Мамацев в конце 1851 года получил приказание сдать свою батарею и принять 5-ю легкую в 20-й бригаде, стоявшую в Воздвиженском, в самом бойком и опасном пункте Малой Чечни. Здесь, помимо ежедневных стычек с горцами, он принял yчастие блистательных экспедициях князя Барятинского, подготовивших падение Чечни и доставивших Мамацеву новый знак отличия - орден св. Анны 2-ой степени и чин полковника.

В таком положении застает его Крымская кампания, и Константин Христофорович, вызванный в действующий корпус, назначается начальником артиллерии в гурииский отряд князя Ивана Малхазовича Андроникова.

Об участии Мамацева в этой войне мы расскажем особо, а теперь отметим только, что за чолокскую победу 4-го июня 1854 года, где наш девятитысячный отряд буквально истребил 85-ти-тысячный турецкий корпус Мушира Селим-паши, Константин Христофорович получил давно ожидаемую награду - орден св. Георгия 4-й степени, и Андроников назвал его одним из главных виновников победы.

По заключении мира Мамацев назначен был командиром Кавказской гренадерской артиллерийской бригады и вместе начальником артиллерт лезгинской линии. Здесь он провел последний период Кавказской войны, участвовал с отрядом Вревского в покорении Анкратля, был свидетелем смерти храброго генерала при штурме аула Китури и закончил поход с войсками лезгинской линии под стенами Гуниба. Золотая шашка и ордена св. Анны 2-ой степени с Императорскою короною и Владимира 3-й степени с мечами - были последними боевыми наградами его в Кавказской войне.

22-го ноября 1860 года Константин Христофорович за oтличиe по службе произведен в генерал-майоры, а ровно через девять лет - в генерал-лейтенанты, с назначением старшим помощником артиллерии Кавказской aрмии. Bmесте с тем он был зачислен в списки 4 батареи Кавказской гренадерской бригады, с правом носить ее почетный мундир, как памятник заслуг и боевых отличий оказанных этою славною бригадою под его начальством.

Началась турецкая война 1877 года. Дагестан, возмущенный турецкими эмиссарами, восстал поголовно. Ахты, центральный пункт Самурского округа, были обложены. Тогда для спасения осажденной крепости был выслан из Елисаветполя сильный отряд князя Николая Зурабовича Чавчавадзе, а в Елисаветпол для командования войсками, впрочем, весьма уже малочисленными, и для управлении самою губернии был послан из Тифлиса Константин Христофорович Мамацашвили. Но тут случилось то, чего никто не ожидал. Мятежники, узнав о выступлении Чавчавадзе, оставили под Ахтами только часть своих войск, а с главными силами, перевалив Салаватский хребет, внезапно вторглись и Елисаветпольскую губернию. К ним скоро пристали окрестные татары, и скопище в четыре тысячи человек, предводимое отважным наибом Шаго, двинулось, чтобы овладеть Нухою. В города воцарились ужас и паника. Положение Константина Христофоровича было тем затруднительнее, что он был окружен изменой и знал, что при малейшем ycпехе лезгин все мусульманское население приметь их сторону. Между тем, под рукой у пего было только четыреста человек пехоты, четыре слабые казачьи сотни да два конных орудия. С этими ничтожными силами Константин Христофорович не стал, однако, выжидать нападения, а сам пошел на Шаго и 2 ноября встретил его под Нухою. Молодецкий удар в штыки и дружная атака казаков порешили все дело, Шаго был разбить, и Мамацев с торжеством возвратился в Нуху, ведя за собою сто человек пленных. Разгром этого скопища заставил мятежников снять осаду Ахтов, и князь Чавчавадзе уже не застал неприятеля. Мамацев получил за это дело ордены св. Владимира 2-й степени с мечами, а жители Нухи поднесли ему при особом адресе изящный серебряный кубок с надписью: «Генерал-лейтенанту К.X. Мамацеву признательные граждане за спасение Нуху в 1877 году».

Эта народная признательность была его последнею наградою. В 1884 году тяжкая болезнь заставила его оставить действительную службу, и Константин Христофорович был зачислен в запас полевой пешей артиллерии. Мирно текут теперь в Тифлисе маститые годы этого былого кавказского бойца, окруженного общею любовью и уважением.

Нет сомнения, что семья старых кавказцев мысленно пошлет ему завтра свои добрые и сердечные пожелания. Но не одна эта семья, уже малочисленная, редеющая с каждым годом, вспомнит в этот день былые заслуги маститого юбиляра: с одинаково теплым приветом отнесется к нему молодое поколение Кавказа, выросшее на старых традициях, привыкшее смотреть на почтенные седины своих ветеранов, как смотрят на старое, истрепанное временен знамя, полное дорогих преданий и славы.

Борис Эсадзе